За грибами:В Аллаке осенняя пора — это пора грибная. Как-то повелось, или это было на самом деле, но во время моего детства казалось, что грибы — это только грузди сухие и сырые, волнушки, рыжики и ещё опята. Остальных грибов я как-то не знал, то ли их было мало, то ли совсем не было, но собирали в основном грузди. Набирали груздей столько, что солили их большими бочками. И столько блюд из них потом готовили: и суп с груздями — груздянку, и пироги с груздями, и грузди с лучком да постным маслицем на закуску. Одни воспоминания о том времени поднимают аппетит.
О том, что дед наш Михаил Егорович — инвалид войны, да ещё без ноги, власти наконец-то вспомнили. Получил он в Барнауле чудо техники, машину-инвалидку, научился водить, заимел права. И этот немудрёный тарантас стал большим подспорьем в хозяйстве.
И стал дед с ветерком передвигаться по деревне и на работу, и на рыбалку. Нам, его внукам, мне и двум маленьким сестрёнкам, доставляло несказанное удовольствие кататься на этой чудо-машине с мотоциклетным движком. А других-то машин в колхозе и у колхозников в ту пору было совсем мало. Пара полуторок, несколько тракторов-колёсников с железными зубатыми колёсами, несколько трофейных ещё мотоциклов — вот и вся техника. Конечно, были лошади, телеги, ходок председателя, были ещё быки с огромными арбами, но это совсем другое дело. Комбайны, трактора и машины появились чуть позже, а уж личные автомобили в деревне завелись очень нескоро.
Когда дед освоил свой тарантас, наступила осень. Соседка принесла полное лукошко груздей. Баба Дуня приняла решение — едем собирать грузди. Сначала внуков решили не брать, но, услышав наш рёв, увидев наши слёзы, смилостивились. Да вот куда садить мальцов — фактически некуда. Мест-то в машине всего два. Расселись, свесив ножки на бабушкины и дедушкины плечи, привязав корзинки и мешки по бокам машины. Благословясь, поехали.
Автомобильчик наш присел, затарахтел и бодро покатил по деревне, распугивая кур.
Выехали из деревни и по накатанной телегами дороге, петляя между берёзовых колков, направились в сторону бора. Было тепло и сухо. Травы стояли высокие, цветы источали такие запахи, что казалось, лето ещё не кончилось. Была та пора, когда осень по календарю вроде пришла, но на самом деле не наступила, лишь кое-где желтели и багровели листья да, может быть, тише стрекотали сверчки, да меньше был слышен гомон птиц, собирающихся лететь в дальние края.
Ещё не доехали, а сестрёнки уже начали хныкать, то они захотели есть и захрустели огурцами, то захотели пить, то надо было останавливаться, снимать девчонок и отпускать их недалеко в кусты. Заехали в бор. Дорога была еле видна, хвоя и мох ковром расстилались между сосен, кое-где алели кусты рябины, папоротники поднимались по пояс, скрипели под ногами сухие ветки, тут и там на ветках кустов висели, трепыхались на лёгком ветерке нити паутины.
Дед стал собирать грузди недалеко от своего «коня» и не уходил далеко от дороги. Ноги-то у деда не было, потерял он её во время войны в болотах под Ленинградом. Он на своей неизменной «деревяге» наклоняться не мог, поэтому изобрёл себе такой костылёк с крючком-ножичком железным на конце. Каким-то хитрым образом выковыривал груздочек из земли и хвои и ловко отправлял его в корзину. Так он шёл вдоль дороги и был ещё тем грибником, набирал грибов не меньше всей нашей ребяче-бабушкиной компании.
Бабушка повела весь наш выводок в лес. А лес сосновый, ленточный бор на увале, на коренном правом берегу реки Оби, был прекрасен. Папоротники полуметровой высоты, кое-где уже пожелтевшие, стояли стеной, подрост сосёнки, берёзки и рябины торчал из-под папоротников, а понизу расстилался ягодник: то ли брусники, то ли костяники. Паутина местами своими сетями ловила нас. Мы начали разбредаться по лесу, но бабушка грозно на нас прикрикнула и велела далеко не уходить.
Мы с бабушкой стали сразу находить бугорки груздей, которые жили в лесу целыми семьями, а сестрёнки, ещё не опытные грибники, только собирали найденные нами с бабушкой груздочки и складывали их в корзинки. Сколько было радости и неподдельного восторга:
— Баба, смотри, баба, а тут червяк… баба, а груздь грязный… баба, а корзинка полная… баба, а Надька мой гриб собрала…
Бабушка успевала всё: и грибы собирать, и сортировать их, и девчонок мирить, и учить нас всех, чтобы не собирали «красивые» грибы — мухоморы и поганки.
Корзинки наполнялись быстро, хотя брали только небольшие крепенькие груздочки.
Червивые грибы девчонки, конечно, приносили и укладывали в общую кучу, но бабушка Дуня зорко за этим следила и вовремя от них избавлялась.
А запах стоял в лесу груздяной, особенный, вместе с запахом прелой листвы и мха создавался такой неповторимый букет, от которого душа наполнялась радостью, хотелось просто быть в лесу и никуда не уходить. Девчонки начали дурачиться, гонялись то за бабочками, то за птичками. Бабушка покрикивала на них, успокаивала развеселившихся внучек.
И груздочки снова находились и укладывались в корзинки. Слышались из леса какие-то скрипучие звуки, стучали дятлы, заливались песнями какие-то маленькие пичужки. Лес жил своею неповторимой жизнью, летела паутина, цепляясь за ветки, лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев, и светлые островки были и на папоротниках, и на мхах, и на наших лицах.
— Блудёны, где вы там, не заблудились? — послышался с дороги дедов голос.
— Ну-ка, где наши корзинки, — бабушка в фартуке несла очередную порцию груздей. А корзинки-то оказались полны под завязку.
— Пойдемте-ка к деду, вон он зовёт, — бабушка разложила грузди в доверху наполненные лукошки и мы, подхватив свою добычу, кое-как потащили её к дороге, к деду.
Дед, сняв своюдеревягу, сидел около машины, рядом стояли три такие же корзины, полные груздей.
— А ну-ка посмотрим, кто больше набрал, — дед хитро улыбался и манил к себе внучат.
Бабушка заахала:
— Ну, наверное, деду зайцы помогали, не иначе, может, барсуки.
Дед, довольный, улыбался:
— Барсуки, барсуки, да я этих лесов столько на брюхе за войну исползал, что знаю, где какие грибы-грузди растут, с завязанными глазами найду.
Мы облепили деда, прижимались к его небритым щекам и просили:
— Деда, покажи барсук-о-о-ов!
— Барсуки подождут, давайте-ка обедать!
Бабушка ласково смотрела на своего Мишу, расстилала старую шаль на траву рядом с дедом и раскладывала домашнюю снедь. На газете «Строитель коммунизма» уютно расположились добрый шмат желтоватого летнего сала, белые калачи, яйца, огромные мясистые помидоры, огурцы, строем встали бутылки с молоком, криночка с творогом, спичечный коробок с солью.
Дед резал сало с розовой прожилкой, ломал калачи, улыбался и приговаривал:
— Ешьте, сорванцы, смотрите, какой закусь вам зайчик послал.
Мы ели, запивали молоком и лучшего обеда, наверное, с тех пор не едали за богатыми столами ресторанов…
Солнце где-то за соснами уже опускалось к краю леса, ветерок колыхал верхушки деревьев, шелестел папоротник, ползали муравьи по своим делам по мху и траве. Лес жил своей жизнью.
Обед закончился, дед положил под голову свою деревягу и улёгся на траву рядом с инвалидкой. Бабушка убрала с газеты в корзинку остатки обеда, пошла высыпать крошки рядом с муравейником, перекрестилась, прочитала молитву и села на траву рядом с дедом.
Мы с сестрёнками примостились рядом….
Лес шумит, привольно течёт под увалом река Обь, так же снуют муравьи по лесным своим тропинкам, растут в своё время грузди, наливаясь лесной хрусткой силой, так же шуршат папоротники, так же пахнет мхом и прелью в лесу, как тогда, много лет назад…
Давно нет с нами ни деда, ни бабушки — земля им пухом, добрым людям, вынесшим и войну, и тыловые трудности.
Я помню о вас, мы помним о вас…
Иван ЧЕРДАНЦЕВ. 26.08.2019 г.
Деду-фронтовику
В ленинградских болотах оставил дед ногу,
бой тяжелый гремел, и он шёл на подмогу,
И осколками мины весь изранен метался,
среди сосен и льда он надолго остался.
И спасен был случайно санитаром санбата,
И на теле зарубки остались и дата
скорбной этой печальной и смутной годины,
а в глазах пламя взрыва и боя картины.
В гимнастерке чужой, с костылем и котомкой
дед вернулся с войны в родную сторонку,
на пороге стоял на протезе военном,
в год Победы Святой дед пришёл незабвенный.
Бой не первый, последний в войну был у деда.
Но и в нем одержал он над смертью победу.
Было деду тогда сорок лет лишь всего-то,
и осталась нога в ленинградских болотах.
Годы наши летят, нет отца, нет и деда,
что в жестокой войне одержали Победу,
но остались они в фотографиях старых,
в боевых орденах на подушечках алых.
Памяти отца-фронтовика
Когда родились мы, то пушки не гремели,
Когда родились мы, снаряды не рвались.
Поля озимой ржи за лесом зеленели,
И жаворонки с песнею своей взмывали ввысь.
Когда родились мы, отцы не воевали,
Но помнили о том, что принесла война,
Жестоких дней её они не забывали,
И горечи смертельной выпили до дна.
Когда родились мы, вы были молодые,
Прошедшие войну, и то моложе нас,
Полвека пронеслось, вы — старики седые,
И вроде седина всех уравняла нас.
У внуков возраст тот, что был у вас когда-то.
По-прежнему весной вовсю цветёт земля.
Нам светят меж тревог Победы славной даты,
Всей жизнью вам своей навек обязан я.
Иван ЧЕРДАНЦЕВ. 23 сентября 1997 год.
Дорогие читатели!
Мы призываем вас стать соавторами рубрики «Вехи истории». Ведь вы и ваши родные — сами хранители истории. Если вы помните интересные факты из жизни деревень и сёл Каменского района, если у вас сохранились старые фото, запечатлевшие историю, если в вашем семейном архиве хранятся воспоминания ваших родных — пишите и присылайте материалы в редакцию (658700 г. Камень-на-Оби, ул. Первомайская, 37, e-mail: izvestiya.gazeta@mail.ru, тел.: (385-84) 2-54-19).
И мы напишем историю вместе!
