Авторы: Мария Чугунова, Максим Панков. «Алтайский крестьянин».
Союз крестьянских (фермерских) формирований Алтайского края — в своем роде уникальная общественная организация, стоящая на страже интересов аграриев. Сегодня это разветвленная сеть районных структур, которая позволяет вести широкую информационно -консультационную работу с КФХ.
Это серьезная аналитика: Союз доводит до фермеров информацию о содержании и сути постановлений Правительства, документов Минсельхоза, ведущего аграрного банка страны — Россельхозбанка, важной структуры «Росагролизинг» о формах и условиях предоставления государственной поддержки, и другую полезную информацию.
Недавно «Алтайский крестьянин» встретился с Александром Вайсом, исполнительным директором Союза крестьянских (фермерских) формирований Алтайского края.
— Александр Александрович, фермерским сообществом накоплен огромный опыт: мы помним «ножницы цен», засухи, ливни. Многое пережили. Но этот год, кажется, вообще ни на что не похож. Вот лично вы на что бы хотели обратить внимание? Какие проблемы наиболее важны сегодня для крестьян?
— 9 и 10 февраля проходил съезд фермеров России, и накануне этого события мы собирали информацию ото всех членов Союза КФФ. Просто через общий чат обозначали определенные проблемы. В этом году было принято решение, что выступит только один представитель от каждого федерального округа, честь представлять Сибирь выпала Алтайскому краю. Мы переговорили с коллегами из всех соседних регионов и собрали воедино существующие проблемы. Нашей задачей было вынести на обсуждение пять-шесть болевых точек.
— Вопросы, которые являются болезненными для Сибири, так же важны и актуальны для фермеров, скажем, европейской части страны?
— Все -таки мы разные. Вспомнился один случай. Лет двадцать тому назад с Александром Балаковым, на тот момент уже крупным фермером, впервые отправились в Москву на съезд фермеров. И там выступали две весьма шумные женщины с претензиями, говорили что‐то про молоко. Мы их спрашиваем: а сколько у вас голов? Одна гордо отвечает, что у нее пять коров. У другой — семь. Балаков со своими очень приличными наделами земли и тучными стадами долго не мог поверить, что у кого‐то стадо может составлять и 5, и 7 коров. У нас это считалось обычным личным подсобным хозяйством! Я это к чему вспомнил? У всех аграриев совершенно разные проблемы, которые зависят и от масштаба, и от географии. Например, сегодня для Алтая актуальными являются вопросы земельных взаимоотношений в условиях дефицита пашни, нехватки воды для животных и так далее.
— Какие еще характерные для сибиряков проблемы вы бы выделили?
— С каждым годом у нас фиксируется рост валовки, но при этом логистика довольно сложная и накладывает определенные затраты, что в итоге влияет на себестоимость зерна. В этом сейчас остро стоит вопрос — куда девать зерно и по какой цене. Об этом на съезде говорили все. Потому что провально низкие цены везде — в центральной части России, и в Краснодарском крае, имеющем рынок сбыта через море. Единственный всплеск цен наблюдался в Санкт-Петербурге в конце декабря, когда там закупали пшеницу 3 класса по 17 820 рублей за тонну. Самое интересное, что именно Краснодар, всегда начинающий уборку раньше, обычно становился своеобразным законодателем цен на российском рынке зерна. У них цена всегда была на 3–4 рубля выше, чем в среднем по стране. А в этом сезоне цена на момент уборки у них составляла 10–11 тысяч. Такой и остается сейчас. И у нас та же картина.
— И что делать с этим зерном?
— Только интервенционные торги. Они смогут хоть как‐то разгрузить рынок, задать ценовые параметры. Мы на съезде выступали за увеличением объема закупа в ходе интервенционных торгов, потому что изначально по постановлению планировалось провести интервенцию всего 960 тысяч тонн зерна по всей стране. В августе прошлого года прошел расширенный совет Союза фермеров в Санкт-Петербурге, и там было озвучено, что интервенцию надо увеличить до 10 миллионов как минимум.
— Союз фермеров, насколько помню, аккредитован проводить интервенционные торги. Что скажете насчет ценовой политики элеваторов?
— Что мы обнаружили проблемы с элеваторами, которые загибали цены за услуги. Мы пытались урегулировать эти процессы, и кое‐что даже получалось. Но у тех фермеров, кто пытался действовать самостоятельно, возникали проблемы. Даже те, кто прошли аккредитацию, успешно зашли на торги под определенные элеваторы, столкнулись с тем, что им могли заявить: нет, мы не будем принимать зерно. Это в корне неверно. Если элеватор принимает участие в каких‐то государственных операциях, он должен следовать определенным требованиям.
— Как вы объясняете эту позицию элеваторов?
— Несколько лет тому назад были определенные требования, которые позволяют участвовать в интервенционных торгах. И элеваторы чувствовали себя, как рыба в воде. Не было тогда ограничений, что элеваторы не должны быть сельхозтоваропроизводителями. Элеваторы сами аккредитовывались как поклажеполучатели, и им за это государство платило деньги. И сейчас они получают 116 рублей за тонну каждый месяц, и им никакая инфляция не страшна. Возникла ситуация, что любой мог аккредитоваться и заложить на элеватор любой объем. Они закладывали туда свое зерно, и помимо этого еще закупали у других сельхозтоваропроизводителей. И чувствовали себя, как кум королю. А сегодня эту норму прикрыли. Элеватор обязательно должен подтвердить, что не является сельхозтоваропроизводителем.
— То есть они потеряли часть средств, на которые надеялись?
— Да. И на съезде они пытались вернуть систему на старые рельсы. Но не удалось.
— Что еще обсуждалось в Москве?
— Одна из таких общих для нас проблем — это энерготарифы. Тема высоких тарифов для сельхозпредприятий была даже «заброшена» на Госсовет. Энергоснабжающим организациям под протокол поручено разобраться в ситуации и предложить механизм снижения стоимости. Сегодня сельхозпроизводство платит больше всех. Вообще цены на материально-технические ресурсы для сельхозпро‐изводителей не первый год растут гораздо быстрее, чем цены на продукцию сельского хозяйства. По данным Ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств и сельхозкооперативов, тарифы на электроэнергию для сельхозпроизводителей в 1,5–2 раза выше, чем для промышленных предприятий. На съезде озвучивалось, что, например, фермеры из Ленинградской области платят по 12 рублей за киловатт!
— Итак, усложненная логистика и энерготарифы — это действительно серьезные проблемы. Но вернемся к проблеме цены на зерно. Сейчас у пшеницы есть хоть какая‐то рентабельность?
— Установленная на данный момент постановлением правительства цена 17 тысяч за тонну (апрель, — прим. редакции) — это себестоимость плюс рентабельность 10–12 процентов. Но самое главное — что этой цены реально на рынке нет! Следовательно, государство должно закупить всю продукцию, чтобы крестьяне чувствовали себя комфортно.
— Вы отслеживаете информацию, сами являетесь активным участником фермерского движения вообще. Какова реальная картина в АПК сегодня?
— В последнее время в этом секторе одни парадоксы. Мы как общественная организация некоторые моменты пытались отменить — например, активно работали по ФГИС «Зерно» и системе «Цербер». Отменить это уже было невозможно, но, тем не менее, мы некоторые моменты смогли нивелировать. Вот почему интересно быть в составе Союза КФХ — потому что информация до нас доводится сразу, как только появляется какой‐то проект. И мы можем дать по нему свои заключения: что в новшествах неправильно, что стоит усилить или ослабить.
— Кстати, съезд фермеров — это же не просто формальность? Принятые на нем резолюции имеют дальнейший путь?
— Проект резолюции готовится заранее на основании предложений со всех регионов страны. На съезде рабочая группа вносит какие‐то изменения, и далее резолюции идут по всем властным структурам, которые задействованы в регулировании сектора АПК. Часть вопросов, обозначенных в резолюции, впоследствии выносятся, например, на заседание аграрного комитета Госдумы. И это движение не заканчивается, пока не будет вынесено какое‐то окончательное решение.
— По вашему опыту, эта история со снижением цены на зерно на сколько может растянуться? Понятно, что сейчас будет некий застой — технику, например, не купить. В частных беседах дилеры говорят, что за полгода кардинально изменилась ситуация: раньше все хотели покупать технику — у аграриев были деньги на руках, но не было машин. А сейчас, наоборот, склады завалены — так теперь денег нет. К чему готовиться фермерам?
— К серьезной стагнации. Сейчас еще фермеры берут «короткие» деньги, и по сравнению с прошлым годом произошел рост именно таких кредитов. И я понимаю, почему. Собственных средств не хватает, но при этом есть продукция, на которую сложилась недостаточно высокая цена. И фермеры надеются, что цена будет расти быстрее, чем процентная ставка кредитного ресурса. «Короткие» кредиты — это, естественно, деньги для проведения посевной кампании. А что касается кредитов на приобретение техники, то по ним произошел существенный спад.
— Запасов техники хватит на «пересидеть» этот сложный период?
— Вот у вас есть личный автомобиль? Достаточно новый, я полагаю? Пока он ездит без каких‐то серьезных поломок, но со временем начнутся проблемы. Легко ли будет отремонтировать? Запасные части для импортной техники пока есть, но они постепенно заканчиваются. Пока все работает по инерции, но через год-два могут начаться серьезные проблемы с импортной техникой. Производство на местах не сможет закрыть все потребности, это невозможно. Я, например, видел, как когда‐то в Новичихе в одном из хозяйств технику «Енисей» поставили в длинный ряд — она сломалась, починить ее невозможно, и машины попросту стали разборным материалом для ремонта другой техники. Стояло там десятка два таких «Енисеев». Думаю, скоро в такой же ряд встанут импортные комбайны. И это печально.
— Вот что интересно, в Союз входит много фермеров. Наверное, это средние и крупные сельхозтоваропроизводители?
— Нет, у нас в союзе есть фермер, у которого всего триста гектаров, он занимается овощеводством. А усредненный портрет члена Союза — это фермер, имеющий в своем распоряжении примерно около пяти тысяч гектаров. Если считать по членским билетам и взносам, оплачиваемым в АККОР, то в Союз фермеров Алтайского края входят 320 членов. Я в свое время общался только с теми, кто стоял у истоков организации, можно сказать, с аксакалами. И не обращал внимания, что у нас уже вырос целый «подлесок» фермеров. Мне кажется, что молодое поколение как бы оторвано от нас. Например, Романовская ассоциация. Там есть молодые ребята, но они о нашей работе знают мало. Надо налаживать отношения «отцов» и «детей».
— У алтайских аграриев случались трудные времена. Я помню, как активно работал Союз. А потом все «устаканилось», экономическая ситуация у фермеров изменилась. И вроде как надобность в Союзе отпала. Мне кажется или сейчас снова нарастает волна интереса к объединению?
— Я бы не сказал, что интерес к Союзу обостряется только в трудные времена. Наверное, просто есть небольшая недоработка с нашей стороны. Фермеры первой волны в свое время оперились и ушли. А те, кто пришел им на смену, попросту не знают о нашей работе. Но я себе поставил задачу — привлечь к Союзу КФФ как можно больше внимания. У нас есть реальные успехи. Например, мы добились отсрочки по введению обязательной маркировки молочной продукции. Мы никогда не будем молчать и совать голову в песок. Главное, чтобы ничто не мешало фермерам работать. А негативные моменты есть всегда. Например, на съезде мы узнали о постановлении Правительства от 2 февраля 2023 года о введении реестра земель сельхозназначения. К таковым относятся не только поля, на которых фермер выращивает зерно, но и земля, которая используется под базы. В сумме будет шесть контролеров по этому вопросу. С этим что‐то нужно решать, добиваться оптимальных решений. Опять же сегодня есть ограничения по вывозу зерна. Наибольшую сложность представляет ситуация с рапсом. Если его импорт ограничат, кто будет его сеять? Что вообще будут сеять фермеры в этом году? Гречка, к примеру, — это внутренний продукт, но чем ее больше, тем ниже цена. Как видите, проблем много, и только в составе Союза фермеры могут их решать сообща.
